сегодня в рубрике "а я устал, машу из последних сил, ободрал всю морду, уцепился за крайний куст" очередной гость, весьма долгожданный и крайне желанный. последний оттоман Петрограда, бакинский безумец родом из Пушкина, любитель долмы и Пушкина, обладатель дерзкого, как вокал Александра Новикова, прозвища "кондуктор", симпатичный бузотер и бретер Фарадж Эфендиев.
по просьбе уаси Фарадж выбрал самые безбрежные, самые лучшие и самые пронзительные вещи великой нашей соотечественницы Тани Булановой. певицы, которая так и будет до седых волос ассоциироваться с плачем и унынием, хотя щедро одаривает всех веселым смехом и конвертами кристальной радости.
впрочем, уступаю место везувию конской пластмассы, потомку Императорского Дома Османов и обладателю персидских рукописей 16 века с изображениями Руми.
Как-то раз я, ещё безбородный и безусый, шёл по рынку. Рядом с очередной засранной овощной палаткой стоял содомических размеров динамик, который вдруг начал выдавливать из себя песню. Посреди этого чада телогреек и луж страдающих шапок под прагматичный восьмидесятнический бит полный благороднейшей меланхолии голос пропел-проговорил строчку "Ну скажи скорей-скорей мне о любви" - не берусь за остальных, но во мне в тот момент совершенно точно что-то навсегда переменилось.
Таня. Певица невероятной чувственности, обезоруживающей искренности и нежности, которая всякой мрази, всякому грязному от ныряний в коровьи лепёшки убожества жбану давала ещё один шанс.
Говорить тут, собственно, нечего и незачем - ведь я действительно, без шуток, верю в то, что одна "Белая черёмуха", со своей ли бесстыжей аранжировкой или без неё, даст под дых любому фанату вполне великой музыки. А если фанат будет возражать - его тут же отпидзит Дукалис. Так и будет.
"...Из черных недр Урала, Где царствуют топаз и турмалин, Пред ним бы жизнь невиданная встала, Наполненная пением машин. Он увидал бы мощные громады Магнитных скал, сползающих с высот, Он увидал бы полный сил народ, Трудящийся в громах подземной канонады, И землю он свою познал бы в первый раз..."
Пред нами сейчас, словно по Заболоцкому, тоже встанет невиданная жизнь, наполненная пением машин. Наш сегодняшний гость, Николай Редькин, прямиком с седого Урала. Живет в Екатеринбурге, пишет для сайта Rap.Ru, имеет таксу, собирает старые кассеты и катается на роликах. Специально для Уаси сделал подборку космического попа из черных недр российского музобоза 90-х. Слово гостю.
Наверное, одно из самых сильных моих музыкальных потрясений случилось, когда в 14 лет я услышал песню группы Demo. В ней пелось: "Любовь провоцирует страх / Пока я боюсь, я люблю". Потом я наугад открыл Библию и прочитал: "В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх". Простое совпадение, казалось бы, но после этого стрелки прокрутились обратно и музыка перестала быть тем, чем была раньше.
Не буду, однако, вводить никого в заблуждение. Все песни, представленные в этой подборке – обычная дискотечная попса, которую в конце девяностых слушали модные семиклассники. Другое дело, что в ней таятся мегабайты тоски, эйфории и какой-то эфирной нежности. Продюсеры всех этих, большей частью одноразовых, проектов наверняка кормили подопечных певиц спецнаркотиками и сами не брезговали при случае их употребить. Вместо того, чтобы петь про поцелуи в подъездах и обнимашки на переменках, девушки под самодельный техно-поп просветленными голосами ворковали о космосе, пустоте и прочих абстрактных материях. Вот, к примеру, другая песня группы Demo – и в ней мы слышим: "С неба падают кометы / А кто-то пишет грязь / Кто-то умными речами/ В стране захватит власть". Не знаю даже, нужно ли что-то к этому добавлять.
Отчаянные лягушата-путешественники, Сергей Веспуччи и Богдан Колумб российской поп-музыки, рыцари прощально-печального образа, за пару лет сотворившие живущую по сей день легенду, первооткрыватели диковинок зарубежья, воспитатели чувства прекрасного у махровых красноголовых постгорбачоидов.
Группа, как сказано в предисловии к одной из песен, названием обязанная не испанской цыганке из Проспера Мериме, а английскому «человеку-машине». Божественные и неповторимые создания 90-х – категорически быстро взлетевшие и так же быстро павшие на землю. Место в пантеоне этим великим продолжателям романтических традиций отечественной не музыки, но литературы уж точно обеспечено. Не знаю, обращалось ли на это внимание, но непостижимая близость текстов песен к образцам нашей ориенталистской (да и вообще приключенческой) поэзии не может не поразить замертво.
Наиболее близка связь Кар-Мэн с отважным конквистадором Серебряного века Николаем Гумилевым. Да и остальным Филеасам Фоггам российской литературы этот диско-тандем тоже как брат родной. Доказать это не составит никакого труда. Удивительно даже не это, а то, насколько живыми, не потерявшими обаяния и силы смотрятся по сей день эти песни. 1991 – год, который изменил мир. Именно тогда была выпущена феноменальная пластинка «Вокруг света». От Сан-Франциско до Багдада, из Дели в Париж, а оттуда в Стамбул – четко выдержанная концепция, музыкальная «Афиша-Мир» под редакцией Лемоха, путеводитель для миллионов не слишком выездных россиян, экзотик-поп-ажитация с приятной дрожью под ложечкой.
Нечто похожее про ребят пытался уловить Аркадий Дагомощенко:
«Предвосхищая себя в деревьях или забвении Сквозь листву сквозную, летящую в темя воды обильное, Темень зеркальная трижды себя отразившей мысли Рассыплется ожерельем, сорванным возгласом».
И уж совсем точно про них написал когда-то Федор Сологуб:
"Знаю, что скоро открою Близкие духу края, Миродержавной игрою Буду утешен и я".
----1-----
Грузный, как бочки вин токайских, Мудрость свою прикрой плащом, Ты будешь пугалом дев китайских, Бедра обвив зеленым плющом.
Будь капитаном. Просим! Просим! Вместо весла вручаем жердь… Только в Китае мы якорь бросим, Хоть на пути и встретим смерть!
(Николай Гумилев)
----2----
Опять седобородый дым. (Не бреет поезд бороду!) Летим к волне другой воды, летим к другому городу. Хорош, да не близко город Сан-Франциско.
(Владимир Маяковский)
----3----
На таинственном озере Чад Посреди вековых баобабов Вырезные фелуки стремят На заре величавых арабов.
(Николай Гумилев)
----4----
Парижа я люблю осенний, строгий плен, И пятна ржавые сбежавшей позолоты, И небо серое, и веток переплеты — Чернильно-синие, как нити темных вен.
(Максимилиан Волошин)
----5----
Сперва я, как мудрец, беседовал с веками, Потом свой дух вернул к первичной простоте, Потом, молчальником, я приобщился в Браме, И утонул в бессмертной красоте.
Четыре радуги над бурною вселенной, Четыре степени возвышенных надежд, Чтоб воссоздать кристалл из влаги переменной, Чтоб видеть мир, не подымая вежд.
(Константин Бальмонт)
----6----
Ко мне приходят бедуины, Бойцы, какими горд Багдад, Ужасные приходят джины… И месс мой пьет, и меч мой рад.
Ну, хорошо, я рассердился. Хотя в Багдаде говорят, Я гневен, что не возвратился До этих пор мой друг, Синдбад.
(Николай Гумилев)
----7----
В песне, написанной Лемохом для Гулькиной, это слышно не меньше.
Все мы знавали злое горе, Бросили все заветный рай, Все мы, товарищи, верим в море, Можем отплыть в далекий Китай.
возвращаемся в нормальный режим работы, а то иные успели окончательно распоясаться во время простоя.
Я был когда-то клёвым голкипером суровым К которому на поле никто не подойдет. Теперь кислотный диджей и каждый шиш багровый При встрече сразу лапу подает
